— Вы переросли свою идею? — уточнила Большакова.

— Можно и так сказать, — подтвердил я. — Признаться, я не думал, что стану настолько популярным, что меня будут рвать на части все, кто окажется в поле зрения. Но по факту загруженность такая, что я порой забываю, как выглядит мир за пределами моего особняка. А лавка… — я похлопал ладонью по стойке. — Лавка осталась. Может быть, когда я выйду на заслуженную пенсию, и у меня появятся достойные последователи, вернусь сюда и буду делать безделушки для детворы.

Кристина Гордеевна приподняла бровь, и я пояснил:

— Ну, знаете, некоторые старики, например, работают с деревом и делают игрушки, — произнес я. — Кто-то удочки делает, а я буду делать зачарованных медвежат и плавающие без ветра парусники.

Большакова едва сдержала смех, но я был не против. Для того и рассказывал все, чтобы она улыбнулась. Что ни говори, компания веселой девушки всегда приятнее, чем отстраненной и холодной.

— Лучше скатерть-самобранку, — подсказала она.

Я развел руками.

— Увы, шить я не умею, — признался я.

Кристина Гордеевна окинула меня внимательным взглядом, будто оценивала впервые. И с улыбкой проговорила:

— Ну, если мы все еще будем к тому времени хорошими знакомыми, я вас обязательно научу, Иван Владимирович.

На этот раз посмеялись мы уже вдвоем. Предложив спутнице руку, я провел ее обратно на первый этаж. Большакова уже не осматривалась, спокойно следуя за мной. Не знаю, о чем она думала, но я всерьез рассматривал вариант продать оба дома как единый комплекс зданий. С лабораторией зачарователя, разумеется.

Обстоятельства оказались сильнее. Мне уже нет смысла цепляться за каждый заказ, я могу спокойно перебирать, что делать и кому. А фабрика Солнцева скоро дойдет до того, что будет закрывать все потребности простого населения. Да, это будет не завтра, но ничего сложного в этой задаче на самом деле нет.

Антон Сергеевич уже заключил несколько крупных договоров на поставки наших изделий. Фабрика накапливала продукцию, среди которой имелся десяток простейших артефактов строго мирного назначения.

— Через месяц состоится открытие академии, — заговорила Кристина Гордеевна. — Волнуетесь, Иван Владимирович?

Я пожал плечами.

— Да мне не о чем переживать, — ответил я. — Другое дело — мои студенты. Вот на их месте я бы всерьез опасался за свой рассудок. Все-таки мне предстоит ломать их стройное восприятие реальности. Такое, знаете ли, мягко не проходит.

— Мой дедушка уверен, что ваши методы будут правильными, — с легкой улыбкой произнесла Большакова. — Кстати, я бы хотела попросить вас…

Она замерла на месте, после чего обернулась, задевая меня хвостом своих волос.

— Не могу обещать, что сделаю, но уж точно выслушаю ваш вопрос, — негромко сказал я, вдохнув аромат жасмина, исходящий от прически Кристины Гордеевны.

Раньше вот не замечал, а когда она мазнула своим хвостом, почувствовал.

— Я бы хотела организовать дедушке подарок на юбилей, — произнесла она, чуть отводя взгляд. — Понимаю, что ваши услуги стоят дорого, и просить вас о том, чтобы омолодить моего дедушку просто так, было бы бестактно…

— Но у вас нет денег на то, чтобы оплатить омоложение, — продолжил ее мысль я. — Простите, что влезаю, возможно, не в свое дело, но он разве сам этого хочет?

В том, что Евгений Игоревич, в отличие от внучки, вполне способен оплатить мои услуги, я не сомневался. Однако старик не спешил, хотя времени и поводов поговорить со мной у него было достаточно. А потому и я сейчас не торопился давать обещания помочь.

Что ни говори, а сейчас Кристина Гордеевна просто не имеет права просить меня об одолжении. Одно дело, если бы она транслировала просьбу главы своего рода или действительно могла оплатить мои услуги — тут бы вопроса не стояло. Но вешать на себя долг перед главой чужого рода? Мы ведь не обручены, чтобы такими словами разбрасываться.

И, разумеется, она понимает, насколько ее просьба неуместна. Потому и это стеснение в голосе и на лице.

— Когда я спросила его, он отмахнулся, — опустив голову, призналась Кристина Гордеевна. — Сказал, что сейчас у него есть дела поважнее.

Или он не хотел, чтобы другой крайне одаренный маг проводил над ним свои ритуалы. Дубинины — обеспеченный род, у них полно и своих специалистов. И если я действительно буду учить своих студентов, то через несколько лет возможность омолодиться у Евгения Игоревича все равно появится.

Чародей его уровня вполне доживет до этого момента и о собственном здоровье позаботится. Случаи вроде удара державой, как это произошло с императором Федором, исключение из правил. И я уверен, что Дубинин не имеет таких врагов, которым потребуется применять против Евгения Игоревича подобные силы.

— Честно признаться, я не знаю, что вам ответить, Кристина Гордеевна, — покачал головой я.

Большакова улыбнулась, изображая, будто мой ответ ее не задевает, однако я заметил мелькнувшую грусть в ее глазах.

— Ну, я хотя бы попыталась, — менее жизнерадостно, чем говорила прежде, произнесла она. — Спасибо, что выслушали, Иван Владимирович.

— Просто представьте, как это будет выглядеть для вашего отца и деда, — продолжил я. — Вы даете обещание услуги главе чужого рода. За спиной главы собственной семьи заключаете устный договор. Что о нас подумают ваши родственники? Чего они станут ждать от меня в обмен на эту услугу? Вариантов два на самом деле, и оба можно свести к одному предложению. Так как ни с Гордея Егоровича, ни с Евгения Игоревича я ничего стрясти не могу, я потребую вас.

Кристина Гордеевна быстро отвела взгляд, ее щеки покраснели от смущения. Руки, которые Большакова не знала, куда деть, заплясали по поясу платья, пока не скрестились под грудью. Набравшись смелости, она взглянула мне прямо в лицо.

— Может быть, я этого и хочу? — с вызовом смотря на меня, произнесла девушка.

Со времени того чаепития мы уже неоднократно встречались и беседовали на разные темы. Впрочем, как и со многими другими девицами, которых стремились подложить под меня их старшие родственники.

Нельзя сказать, что Большакова мне не нравилась. Честно признаться, не будь она дворянкой, отказываться я бы и не подумал. Однако мы — благородные, а значит, не можем решать такие вопросы самостоятельно.

Впрочем, я никогда не играл, вел себя с ней естественно. Так что время, которое мы проводили вместе, вполне могло сказаться на Большаковой соответствующим образом. Мы оба были без ума от магии, оба горели идеей развития, при этом в остальных вопросах у нас тоже хватало общих интересов.

— Не играйте с огнем, Кристина Гордеевна, — усмехнулся я, делая шаг вперед.

Между нами осталось такое маленькое расстояние, что ее руки под грудью почти касались моего костюма. На лице Большаковой, и без того румяном от смущения, прибавилось красноты. Она задержала дыхание, зрачки расширились.

Мои глаза засияли сильнее, превращаясь в демонические. Это пугало всех, кто видел этот процесс. Но на Кристину Гордеевну это подействовало гипнотически. Протянув руку, я приложил палец к подбородку девушки и чуть приподнял ее лицо. Приблизившись еще, едва не касаясь кончика носа Кристины Гордеевны своим, я продолжил:

— Огонь может обжечь, — почти шепотом произнес я.

Руки девушки бессильно опустились вдоль тела, губы чуть разомкнулись, она едва дышала, замерев передо мной, как кролик перед удавом. Она не пыталась разорвать дистанцию или вообще как-то защищаться.

Кристина Гордеевна сглотнула, а затем кончик ее языка облизнул губы. Я видел, как забурлила магия внутри ее резерва, видел, как она формируется в печать, грозящую вот-вот проявиться. Закусив нижнюю губу, Большакова чуть подалась ко мне.

— Тогда давайте гореть, — произнесла она, не сводя с меня взгляда, — вместе?

Она выпустила свою силу наружу, заставляя воздух вокруг нас вспыхнуть. Я не сводил с девушки взгляда, но пламя, которое она вызвала, оказалось захвачено моим силовым щитом. Кольцо бешеного огня, в котором все быстрее крутился огненный шар, засияло, пока не стало совершенно белым.